Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной
Как я уже сказал, мы ее побаивались. И сторонились.
И вот посреди вновь опустевшего парка, под шорох то здесь, то там медленно опускающихся на землю листьев, на скамейке сижу я. А рядом – Рукавишникова.
Я был истинным сыном той эпохи – «зажатым», не имеющим представления об отношениях между мужчинами и женщинами кроме тех, о которых с сальными ухмылочками рассказывали мы друг другу. Я жутко комплексовал перед девчонками. Ну, и конечно, не то, что спать с женщиной – я и не целовался еще ни разу!
Ощущение присутствия рядом не просто девочки, а именно Варвары Рукавишникой вызвало мне чувство глубочайшей скованности. Я не знал, что делать, что говорить. Я молчал, застыв, как столб.
Варвара, ковырнув носком модного бота листья, лежавшие перед ней, негромко сказала:
– Здорово все-таки осенью, правда?
Я молчал. Я не знал, что говорить. Да я просто-напросто стеснялся.
«Хорошо Рукавишниковой!, думал я. Она опытная»…
Среди нас о Варваре, как о всех наиболее красивых девчонках, болтали всякое. И что она… И говорят, вот с тем…
И ведь все понимали, что это – ерунда, но слушали ложь – и тут же сами, придумав другую ложь, выкладывали ее с горящими глазами.
Между тем Варвара сказала:
– Я люблю осень. Красиво, и как-то спокойно. А ты?
Я зашевелился, потом пробормотал: «Угу! Мне идти надо!»
И сбежал. Схватил портфель и ушел быстрым шагом, и чувствовал, что Рукавишникова смотрит мне вслед.
И когда я шел с другой стороны ограды парка, я увидел, что она медленно встала со скамейки, поправила косынку на шее, и зачем-то ладошкой стряхнула листья с поверхности скамейки. Потом взяла портфель и как-то медленно пошла к выходу.
А я поспешил домой.
Глава 2-я. Наши учителя
Наверное, обязательно нужно сказать о наших учителях. Прежде, чем рассказывать о своих друзьях, о досуге, о том, чем и как мы тогда жили.
Вообще у нас были очень хорошие учителя. Например, Мария Ивановна Мехова, учительница химии.
Я не знаю, почему она выделила когда-то наш класс. Но сразу после начала изучения химии, в 7-м классе, она уделяла нашему «В» все свободное время.
Она организовала только для нашего класса «В» химический кружок, который посещали человек 25 из сорока. Классы у нас была максимально заполненными, в каждом – 40—45 учащихся.
Каждый день после занятий мы до вечера в кабинете химии проводили химические опыты, слушали рассказы Марии Ивановны. Она любила нас, а мы – ее. Частенько, увлекаясь, она забывала о времени, и тогда мы напоминали ей в конце дня, что нужно забирать ее дочек из детского сада, и кто-нибудь из нас бежал в детсад, одевал девочек и держа их за ручки, приводил к нам в химкабинет.
У Марии Ивановны были потрясающие девчонки. Одной – 5 лет, а другой – 4. И они были совершенно разные.
Старшая – голубоглазая, светловолосая, вселяла надежду, что из нее вырастет новая Рукавишникова. Внешне, только внешне!
А вторая была смуглой брюнеткой. Темноглазой и черноволосой, как Мария Ивановна.
И вот представьте картину – Мария Ивановна что-то объясняет, мы возимся с пробирками, а в конце кабинета в это время кто-то из нас, учеников, возится с девочками – рисует с ними, книжки с картинками рассматривает…
И так – до темна!
В конце 1-го года изучения химии в нашем классе 22 человека имели только пятерки по этому предмету.
Моя мама говорила, что Марию Ивановну частенько критиковали за непедагогические приемы в отношениях с учащимися. За что? Ну, например, вот такой пример.
Идет урок, Димка Романескул разговаривает. Мария Ивановна всегда объясняла учебный материал увлеченно, и ей страшно неудобно отвлекаться от объяснения. Она делает замечание Димке, он не успокаивается, и она тогда нам говорит:
– Монасюк, Миута! Ребята, выбросите его из класса!
И продолжает объяснения, рисуя на доске схемы, пишет формулы…
Мы встаем, «принимаем» под локотки Романескула, и не взирая на его лепет: «Ребята, да вы чего! Да не буду я больше!», подводим его к двери и мощным броском вышвыриваем «неслуха» из кабинета химии… Сами на цыпочках возвращаемся на место, вслушиваясь в объяснение, чтобы не пропустить ни слова…
Кто-то из учителей в коридоре видит вылетевшего снарядом из кабинета ученика. Ну, и в результате на ближайшем педсовете наша любимая учительница получает головомойку…
Но в следующий раз все повторялось примерно так же. Уж слишком увлеченно мы все: и она, и мы, ее ученики, изучали химию…
Так мы с Марией Ивановной занимались химией до 9 класса. А потом учитель по химии у нас сменился (Мария Ивановна вела первоначальный курс химии), мы начали быстро взрослеть, становились ленивыми и беззаботными, и интересовал нас лишь досуг.
Правда, как я уже говорил, почти все мы всегда много читали.
Интересные отношения лично у меня складывались с учительницей биологии Марией Алексеевной.
Можно сказать, что биологию я изучал в е с е л о. В каком смысле? Поясню.
Классе в 6-м и 7-м, например, у нас как-то завязался с Марией Алексеевной спор.
Я доказывал, что могу списать на любой письменной «контрольной» по биологии. Мария Алексеевна считала, что это я сделать этого нипочем не смогу.
«Ударили по рукам» – я обязывался, списав, каждый раз доказывать, что это так, а Мария Алексеевна, если не сможет меня поймать, не смотря на такой вот факт грубейшего нарушения мною дисциплины, обязалась ставить мне «пятерку».
А если поймает – поставит «пару», как и положено за списывание.
Ну, нужно сказать, что биологию я любил и фактически знал этот предмет на отлично.
Так и повелось! После очередной контрольной работы я подходил к учительскому столу и открыв тетрадь, зачитывал из текста выполненной мною контрольной вслух один из абзацев параграфа учебника, который содержал соответствующий контрольной проверке материал. Этот параграф мною слово в слово переписывался из учебника.
Мария Алексеевна, смеясь, ахала и охала, с видимым недовольством ставила мне в журнал пятерку, весь класс, естественно, ликовал, ибо я осуществлял то, о чем мечтает всегда каждый ученик – безнаказанно «сдувал» материал контрольной. И она каждый раз пыталась узнать, как я «списываю», но я молчал, как партизан!
А фокус был прост.
Мы тогда сидели за партами с откидывающимися крышками. Петли, на которых крепилась крышка, находились примерно сантиметрах в пятнадцати от края, и вот эти крышки с петлями образовывали на поверхности парты щель, примерно в полсантиметра шириной. На перемене я открывал учебник на нужной странице и клал его открытым в портфель.
Перед началом контрольной Мария Алексеевна подходила ко мне, проверяла мои карманы, рукава, заглядывала в паз парты, куда мы клали портфели. Мой паз был пуст, как бы приготовлен для проверки, портрфель лежал рядом на сидении.
Мария Алексеевна тщательно проверяла меня. С серьезным лицом, в то время как класс веселился, наблюдая за процедурой. Самой же учительнице была тоже смешно, но она сдерживалась и старалась быть серьезной и строгой.
И вот когда она заканчивала и шла к своему столу спиной ко мне, я должен был успеть бесшумно достать открытый учебник, засунуть его, придерживая коленом, в паз текстом вверх, так, чтобы строчки были видны в щель на парте.
Когда Мария Алексеевна бросала на меня свой взгляд, я уже сидел, сложив руки на парте перед собой, и имел вид умненького и послушного мальчика.
А дальше – дело техники. учебный материал я знал прекрасно, заглянув в щель, я определялся, какое именно место параграфа находится передо мной. И писал по памяти, пока не доходил до абзаца, который нужно было списать из учебника.
Тут я начинал осторожно левой рукой подталкивать учебник вперед, заглядывая и щель и списывая текст строчка за строчкой, дословно и до единой буквы.
А потом быстрым движением закрывал книжку и оставлял ее в глубине парты. И дописывал по памяти материал контрольной работы.
После звонка я подходил с тетрадью к учительскому столу и зачитывал Марии Алексеевне абзац, списанный мной из учебника.
Вот так мы с Марией Алексеевной соревновались до конца учебного года. Ну, а после годовой контрольной работы я подвел ее к парте и объяснил секрет своей победы.
Но пятерки, полученные по химии и биологии, были заслуженными. Я учил материал и знал его.
Чего не скажешь о двух других предметах. О немецком языке и математике.
И к тому, и к другому предмету я не был предрасположен.
Хотя – кое-кто по немецкому языку ухитрился однажды получить несколько пятерок и в результате – пятерку за четверть.
Жаль, что это был не я – иностранный язык очень плохо давался мне. Все придумал Колька Бобров. И было это в том же седьмом классе.
